Барон проделал над усопшей еще несколько пассов, а затем встал.
— Что сестра твоя ела день тому?
Псырь почесал в затылке, пожал плечами.
— Да рыбу жареную — с ярмарки осталась еще. А выкинуть жалко.
Барон мрачно покивал.
— Вот то-то оно и есть. Отравилась сестра твоя рыбой тухлой. А рыбный яд тяжелый — его никакая ведьма не выведет. Надо было сразу к целителю везти, а ты, душа твоя окаянная, денег пожалел… Вот и получил упокойницу. И ведьма тут — ни при чем! — последние слова гулко разнеслись над толпой крестьян, пристыжено спрятавших лица.
Староста боязливо подошел.
— Сталбыть, ваша милость, Мирка не виноватая совсем?
Человек в черном плаще кивнул крестьянину, а потом так посмотрел на мнущегося с ноги на ногу Псыря, что тот вжал голову в плечи и потихоньку, потихоньку, смешался с толпой.
— Ох, спаси боги, — староста размашисто осенил себя знаком Миллики, — Спасибо, что ваша милость рядом проходили, не попустили взять грех на душу, сжечь невинную…
Собравшиеся тоже вразнобой вознесли хвалу богам, прекрасно соображая, что за такое деяние наверху с них спросили бы по самому большому счету. Быстрые руки тут же разбросали вязанки с хворостом, отворили надежно подпертые ставни и дверь.
Из избы, давясь воплями и слезами, выскочила совсем молодая еще ведьма в латаном салопе и грубых башмаках на босу ногу. Мельком глянула в виновато потупившиеся лица селян и, не прислушиваясь к их сбивчивым ну ты тово… не серчай, бросилась перед молодым магом на колени.
Valle стоял, глядя на вздрагивающие от рыданий плечи, на тоненький растрепанный хвостик волос, что ведьма прихватила на затылке, и мрачно думал, что людская благодарность уж слишком часто и сильно затмевается вот таким вот стадным инстинктом тупой и нерассуждающей толпы. Он забрал руку, что незадачливая ведьма пыталась поцеловать и, не слушая ее сбивчивого лепета, поднял на ноги.
— Колени застудишь, глупая…
Собравшиеся уже потянулись нестройной гурьбой по тропинке, ведущей к дороге, и дальше направо — в деревню. Они все качали головами, вполголоса обсуждая — ишь, как оно обернулось-то. Последним, получив от жутковатого волшебника кивок в качестве разрешения удалиться, по истоптанной кашице грязного снега убыл староста.
Ведьма подняла заплаканное бледное лицо, и Valle буквально бросило в жар — настолько огромными были эти серо-зеленые, чуть раскосые глаза.
— Спасибо… и все же — зачем? И почему именно ты, темный, спас меня от людского суда?
Молодой человек с трудом оторвал взгляд от искаженного болью лица. Не бывает ответов на такие вопросы… Ну что я могу сказать тебе, девонька? Ты и сама все прекрасно понимаешь…
И тут ее разбитые чьим-то удачливым кулаком губы искривились в горькой усмешке.
— Ладно, что сделано, то сделано… Наверное, я должна поблагодарить… Я прошу, спаситель нежданный, зайдите в мою скромную избушку…
— Мир этому дому, — привычно буркнул Valle, войдя из темных сеней и не без любопытства оглядывая скромную обстановку. Магический шар, заменив собой угасающий свет короткого зимнего дня за маленьким окошком, высветил небольшую комнату, где прежде всего бросались в глаза большой стол и сундук, а также развешанные по стенам связки и пучки сушеных растений… э-э, да и не только растений. Впрочем, назначение большинства из них молодой маг затруднился бы определить, несмотря на свое увлечение травничеством на втором и третьем годах учебы в Университете. Да и вообще — все убранство и десятилетиями устоявшиеся запахи наводили на раздумья.
— Да, не очень-то, — хмыкнул он. — Наследственное, выходит. Мать тоже была?… Или бабка?
— Обе, — коротко ответила девица, пошатнувшись на миг. Она гордо отказалась от помощи, присела на такой облезлый и колченогий табурет, что его язык не повернулся бы не то, что назвать стулом, но и вообще причислить к мебели.
— Сама о себе позаботишься, или к целителю свезти? В здешнем городишке, мне говорили, толковый жрец есть в храме Гунноры, — спросил Valle, заинтересованно рассматривая большое колючее растение в горшке, гордо растущее в углу.
— Мне немного волшбой заняться придется, — девица пытливо глянула в глаза. — Не сробеете?
— Испугала ежа голой задницей! — с ухмылкой ответил Valle старой солдатской прибауткой, — Я ж плащ свой по праву ношу.
— Дело ваше. А то пока в другой комнате посидите, я быстро, — и ведьма, чуть морщась, отодвинула полинявшую занавеску, заменяющую дверь. За проемом, в который не согнувшись было не войти, оказалась крохотная комнатушка, в которой едва помещалась большая кровать, застеленная лоскутным одеялом, а в стене было прорезано небольшое окно.
— Как скажешь. Ты ж тут хозяйка, — молодой маг пожал плечами.
Девица отмахнулась, вновь поморщившись от боли в руке, на коей стремительно наливался свежий синяк. Она покопалась в своем сундуке, затем выудила пару горшочков с мазью из погреба и приступила к своим таинствам.
Valle вполоборота сел на давно не струганную лавку, деликатно стараясь особо не пялиться и в то же время не подставляя спину. В последнем он отчета себе не отдавал — настолько въелась в него эта весьма полезная для здоровья привычка. На полке рядом стояла коробка с какими-то пряно пахучими семенами, ведьма что-то напевала вполголоса, и от отголосков ее женской, из поколения в поколение передаваемой магии по телу порой радостно пробегали весело искрящиеся искорки радости.
Через полквадранса всяких непонятных и даже бестолковых по мнению патентованного мага действий ведьма наконец устало вздохнула и уставшим голосом выговорила.